Проблема безработицы в Индии
Говоря о безработице, я имею в виду неиспользование или серьезное недоиспользование имеющейся рабочей силы. Можно представить себе шкалу производительности, где 0% — производительность человека, не имеющего вообще никакой работы, а 100% — производительность человека, занятого полностью и наиболее эффективно. Ключевой вопрос для любого бедного общества: как ему продвинуться вверх по этой шкале? В каком бы обществе мы ни рассматривали вопрос производительности, недостаточно принимать в расчет лишь тех, кто работает (по найму или на себя самого), не учитывая тех, кто не имеет работы и чья производительность, соответственно, равна нулю.
Проблема экономического развития — это проблема, как выполнить больше работы. Для этого есть четыре существенных условия. Во-первых, должна быть мотивация; во-вторых, должно быть некое знание-как; в-третьих, должен иметься некий капитал; в-четвертых, должен существовать рынок сбыта — дополнительный выпуск требует дополнительных рынков.
Что касается мотивации, здесь мало что можно сказать со стороны. Если люди сами не хотят совершенствоваться, их лучше оставить в покое — это должно быть первым принципом помощи. Люди, наблюдающие ситуацию изнутри, могут смотреть на вещи иначе, но на них и иная ответственность. Тот, кто оказывает помощь, всегда найдет достаточно людей, которые действительно хотят совершенствоваться, но не знают, как это сделать. Таким образом, мы переходим к вопросу о знании-как. Если миллионы людей хотят совершенствоваться, но не знают как, то кто укажет им путь? Взгляните, какой масштаб проблема приняла в Индии. Здесь речь идет не о нескольких тысячах и даже не о нескольких миллионах, но, скорее, о нескольких сотнях миллионов людей. Когда проблема достигает такого масштаба, ее уже нельзя пытаться решить с помощью каких-то незначительных улучшений, маленькой реформы, исправления или нововведения. Она становится предметом фундаментальной политической философии. И все сводится к следующему вопросу: для чего нужно образование?
Кажется, китайцы перед Второй мировой войной подсчитали, что на содержание одного студента университета уходит 30 лет труда крестьянина. Если допустить, что обучение этого студента длится пять лет, то ко времени окончания, на это уйдет 150 человеко-лет. Чем это можно оправдать? Кому дано право присвоить 150 лет крестьянского труда, чтобы пять лет держать одного человека в университете, и что получают взамен крестьяне? Эти вопросы приводят нас на распутье: что есть образование — «допуск к привилегиям» или священное обязательство служить народу, которое принимают почти как монашеский обет?
Первый путь приводит образованного молодого человека в фешенебельный район Бомбея, куда уже ушли множество других высокообразованных людей. Здесь он может присоединиться к обществу взаимного восхищения, к «профсоюзу привилегированных», чтобы быть уверенным, что его привилегии не будут подпорчены его бесчисленными необразованными современниками. Таков один путь.
Другой путь был бы проникнут иным духом и привел бы в иной пункт назначения. Он привел бы его назад к народу, который в конце концов прямо или косвенно заплатил за его образование 150 человеко-лет. Потребив плоды народного труда, он считал бы своим долгом дать народу что-то взамен.
Проблема не нова. Лев Толстой, обращаясь к ней, писал: «Я сижу на шее у человека, задавил его и требую, чтобы он вез меня, и, не слезая с него, уверяю себя и других, что я очень жалею и хочу облегчить его положение всеми возможными средствами, но только не тем, чтобы слезть с него». Я полагаю, это первый вопрос, которым нам надо задаться. Можем ли мы заложить идеологию (можете использовать другое слово, если вам не нравится это), гласящую, что образованные люди берут на себя обязательство, а не просто получают «допуск к привилегиям»? Разумеется, такая идеология находит хорошую поддержку в лице всех высших учений человечества. Как христианин, позволю себе процитировать Евангелие от Луки: «И от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут». Можно согласиться с тем, что это элементарный принцип справедливости.
Если такая идеология не возобладает, если будет считаться само собой разумеющимся, что образование — допуск к привилегиям, то это отразится и на содержании образования: оно будет направлено в первую очередь не на то, чтобы служить народу, а на то, чтобы служить самому себе, тому, кто его получает. Привилегированное меньшинство будет хотеть такого образования, которое отделит его от остальных людей, и неизбежно будет учиться и учить неправильным вещам, то есть вещам, которые как раз и отделяют его от остальных: презрению к ручному труду, к первичному производству, к деревенской жизни и т.д., и т.п.
Пока фактически каждый образованный человек не увидит в себе слугу своей страны (то есть в конечном счете слугу простого народа), не будет никакой возможности набрать достаточно лидеров и наладить достаточно хороший обмен знанием-как, чтобы решить проблему безработицы или непроизводительной занятости в полумиллионе индийских деревень. Речь идет о 500 миллионах человек. Чтобы научить 100 человек помогать самим себе, нужно, по меньшей мере, два человека. Это означает, что к решению проблемы нужно призвать 10 миллионов человек, то есть все образованное население Индии. Вы можете сказать, что это невозможно, но если и так, то причиной тому ни какие-то законы мироздания, а застарелый, прирожденный эгоизм людей, готовых получать и не готовых отдавать. Существуют факты, свидетельствующие, что эта проблема решаема, но решить ее можно только на политическом уровне.
Перейдем теперь к третьему после мотивации и знания-как фактору, который я назвал капиталом и который, разумеется, тесно связан с проблемой знания-как. По моим подсчетам, Индии срочно требуется около 50 миллионов новых рабочих мест. Если мы согласны, что люди не могут выполнять производительной работы, не имея некоего капитала (в виде оборудования, а также оборотного капитала), то встает вопрос: как много капитала мы можем позволить себе пустить на создание одного рабочего места? Если создание одного рабочего места стоит 10 фунтов, то на создание 50 миллионов рабочих мест нужно 500 миллионов фунтов. Если же создание рабочего места стоит 100 фунтов, то всего понадобится 5 миллиардов фунтов, а если 5000 фунтов (столько оно может стоить в Британии или США) — то для 50 миллионов рабочих мест нам потребуется 250 миллиардов фунтов.
Национальный доход страны, о которой мы сейчас говорим, то есть Индии, составляет около 15 миллиардов фунтов в год. Таким образом, первый вопрос, как много мы можем потратить на каждое рабочее место, а второй — как много у нас времени? На какую часть национального дохода (который я определил в 15 миллиардов фунтов) можно, по здравому размышлению, рассчитывать, намереваясь образовать запас капитала для создания рабочих мест? Не вдаваясь в детали, скажу, что если вам удастся выделить 5% — считайте, вам повезло. Таким образом, имея по 5% от 15 миллиардов фунтов в течение 10 лет, вы получаете в сумме 7,5 миллиарда фунтов на создание рабочих мест. Если за эти 10 лет вы хотите получить 50 миллионов рабочих мест, то в среднем можете позволить себе тратить 150 фунтов на рабочее место. Говоря иначе, при таком уровне капиталовложений на рабочее место вы можете создавать по 5 миллионов рабочих мест в год. Но допустим, вы скажете: «Нет уж, 150 фунтов — слишком мало, на такую сумму можно купить разве что набор инструментов. Нам нужно 1500 фунтов на рабочее место». Тогда вы не сможете иметь 5 миллионов рабочих мест в год, а только полмиллиона. А если вы скажете: «Только лучшее достойно нас, мы хотим сразу стать маленькими американцами, а для этого нужно 5000 фунтов на рабочее место», то не сможете получать и полумиллиона новых рабочих мест в год (не говоря уже о пяти миллионах) — только около 170 000. Конечно, вы уже заметили, что я очень сильно упростил расчеты, ведь при таких вложениях в рабочие места за эти 10 лет национальный доход вырос бы. Но я не учитывал и рост населения. Можно предположить, что эти два фактора исключили бы друг друга и не оказали влияния на мои вычисления.
Из сказанного следует, что самое важное единое коллективное решение, которое должна принять страна, находящаяся в таком положении, как Индия — это выбор техники. Я не говорю, что это какой-то безусловный моральный закон. Я лишь говорю, что таковы суровые реалии нашей жизни. Есть много вещей, с которыми можно спорить, но только не с арифметикой.
Итак, вы можете получить несколько высококапитализированных рабочих мест или много рабочих мест с относительно низким уровнем капитализации.
Все это, разумеется, примыкает к остальным названным мной факторам: к образованию, мотивации и знанию-как. Около 50 миллионов человек учатся в начальных школах Индии, почти 15 миллионов — в средних школах, и приблизительно 1,5 миллиона — в высших учебных заведениях. Конечно же, содержание образовательного аппарата подобных масштабов бессмысленно, если в конце пути ученикам не уготовано какое-то занятие, где у них будет шанс применить свои знания. Если и вправду не уготовано, то вся образовательная система — не что иное, как скверное бремя. Даже этой грубой картины вкладываемых в образование усилий достаточно, чтобы показать, насколько действительно необходимо думать о пяти миллионах новых рабочих мест в год, а не о нескольких сотнях тысяч.
Вплоть до совсем недавнего времени, то есть еще 50-70 лет назад, привычный способ ведения дел был, по нынешним меркам, совершенно примитивным. В связи с этим я хочу сослаться на вторую главу из книги Джона Кеннета Гэлбрейта. В ней содержится завораживающий рассказ о Ford Motor Company. Компания была основана 16 июня 1903 года, и ее уставный капитал составлял 150 000 доллларов, из которых 100 000 доллларов было выпущено в виде акций, но только 28 500 долларов было оплачено наличными. Таким образом, всего в это предприятие было вложено порядка 30 000 долларов. Они начали в июне 1903 года, а первый автомобиль, попавший на рынок, появился в октябре, то есть через четыре месяца. Разумеется, в 1903-м штат работников был маленьким (125 человек), а капиталовложения на одно рабочее место составляли менее 100 долларов. Это в 1903-м. Переместимся теперь на 60 лет вперед, в 1963 год. Ford Motor Company решила выпустить новую модель — «мустанг». Подготовка заняла 3,5 года. Инженерные и дизайнерские работы обошлись в 9 миллионов долларов. Оснащение оборудованием для производства новой модели — в 50 миллионов долларов. Между тем активы компании стоили уже 6 миллиардов долларов, что означает почти 10 000 долларов на каждого работника, то есть примерно в 100 раз больше, чем 60 лет назад.
На основе приведенных данных Гэлбрейт делает выводы, которые стоят того, чтобы их изучить. Он объясняет, что же произошло за эти 60 лет. Во-первых, неизмеримо вырос промежуток времени, отделяющий начало проекта от завершения работы над ним. На первую машину Форда ушло четыре месяца — от начала работ до ее появления на рынке, тогда как сейчас на одну лишь смену модели уходит четыре года. Во-вторых, неизмеримо вырос объем капитала, выделяемого для производства. На первом заводе Форда инвестиции на единицу выпуска были мизерными, а материалы и детали надолго не задерживались: никакие высокооплачиваемые специалисты ими не занимались, а для того, чтобы собрать из них автомобиль, использовались лишь простейшие машины — помогало то, что автомобильную раму можно было поднять силами всего двух человек. В-третьих, за прошедшие 60 лет чрезвычайно упала гибкость. Как поясняет Гэлбрейт: «Если бы [в 1903 году] Форд и его сотрудники решили перейти с бензина на энергию пара, машиностроительный завод можно было бы перестроить в соответствии с этим изменением за несколько часов». Сейчас, попытайся они поменять хотя бы один винтик, у них уйдут на это многие месяцы. В-четвертых, неуклонно растет специализация персонала, не только того, который работает с машинным оборудованием, но и того, который в мельчайших деталях планирует и прогнозирует будущее. В-пятых, очень сильно изменилась организация, перед которой встала задача согласования усилий всех этих многочисленных специалистов, каждый из которых неспособен выполнить ничего, кроме всего лишь одной маленькой задачи внутри сложного целого. «Действительно, задача организации специалистов станет столь сложной, что появятся специалисты по организации. Сложные и громоздкие деловые организации — еще более зримое воплощение технического прогресса, чем машинное оборудование». Наконец, появилась необходимость в долгосрочном планировании, которое, можете мне поверить, представляет собой чрезвычайно кропотливую работу и вдобавок полную разочарований. Гэлбрейт писал, что «в ранние дни компании Ford будущее было совсем на носу. Считанные дни проходили между тем, как на производство выделялись материалы, и тем, как они появлялись в виде автомобиля. Когда будущее на носу, можно допустить, что оно будет очень похожим на настоящее», а значит, планирование и прогнозирование не представляют больших трудностей.
Итак, какой же вывод из всего сказанного? Вывод таков: чем изощреннее будет становиться техника, тем больше в целом она будет предъявлять требований. Когда простые вещи, необходимые для жизни (только они-то меня и интересуют), начинают производиться посредством все более изощренных процессов, тогда перечисленные шесть требований, ужесточаясь становятся все непосильнее для любого бедного общества. Когда дело касается простых вещей — пищи, одежды, крова и культуры — опаснее всего автоматически исходить из предположения, что уместной может быть только модель 1963-го, но никак не 1903 года, ведь способ ведения дел 1963 года недоступен для бедных, так как уже предполагает большое благосостояние. Так вот, ни в коем случае не желая быть грубым по отношению к моим друзьям по академической среде, я должен сказать, что это соображение почти неизменно упускается ими из виду. Вопрос о том, как много средств можно позволить себе потратить на каждое рабочее место, когда их нужны миллионы, едва ли вообще кем-то поднимается. На самом деле, чтобы удовлетворить требованиям, сложившимся за последние 50-60 лет, нужно совершить невероятный скачок. Человеческая история текла совершенно непрерывно примерно вплоть до начала века, но за последние полстолетия случился невероятный скачок — что-то вроде скачка капитализации компании Ford с 30 тысяч до 6 миллиардов долларов.
В нынешних развивающихся странах непросто найти «генри фордов» образца 1903 года. Найти «генри супер-фордов», чтобы практически из ниоткуда вознестись на уровень 1963 года, по сути, невозможно. Никто не может оказаться на таком уровне с самого старта, а значит, никто не может быть на нем дееспособен, кроме того, кто на нем уже находится и функционирует. Это имеет ключевое значение для понимания современного мира. На этом уровне ничего нельзя создать, можно только продолжить, а это значит, что если этот уровень навязывается бедным, то они попадают в большую зависимость от богатых, чем когда-либо за всю историю человечества. Им остается только «затыкать бреши» в экономике богатых, например, дешево (благодаря своим низким зарплатам) производя для них те или иные мелочи. Люди разнюхивают обстановку, а потом говорят: «Смотрите-ка, в таких-то бедных странах зарплаты настолько низкие, что там можно будет производить какую-нибудь деталь часового механизма или карбюратора дешевле, чем в Британии. Так пусть ее производят в Гонконге или на Тайване или еще где-то». Роль бедных в данном случае — затыкать бреши в удовлетворении нужд богатых. Следовательно, используя технику такого уровня, нельзя достичь ни полной занятости, ни независимости. Выбор техники — самый важный из всех выборов.
Очень странно слышать, как некоторые люди говорят, будто технику не выбирают. Я читал статью известного американского экономиста, утверждавшего, что существует только один способ производства каждого конкретного товара — способ, которым он производится в 1971 году. Разве эти товары никогда не производились раньше? Потребность в основных необходимых для жизни вещах и их производство существовали с момента, когда Адам покинул рай. По словам этого экономиста, самое последнее машинное оборудование — единственное, какое можно достать. Но это уже другой вопрос. Вполне возможно, что последнее машинное оборудование — единственное, которое легко достать. Верно, что в каждый конкретный момент времени господствующее положение на рынке занимает какой-то один вид машинного оборудования, и это создает впечатление, что у нас нет выбора, и что уровень занятости в обществе напрямую определяется количеством капитала. Но это, разумеется, абсурд. Автор, которого я цитирую, тоже знает, что это абсурд, поэтому он поправляет себя и указывает на примеры Японии, Кореи, Тайваня и других стран, в которых высокий уровень занятости достигается при весьма скромном капитальном оборудовании.
К экономистам и специалистам по развитию постепенно приходит осознание того, что выбор техники имеет большое значение. Это осознание проходит четыре стадии. Первой стадией был смех и презрительный отказ выслушивать любого, кто поднимал эту тему. Сейчас настала вторая стадия — на словах люди озаботились проблемой, но действий за словами не следует, и все продолжает идти своим ходом. Третьей стадией должна стать активная работа по мобилизации знаний об имеющемся выборе техники; четвертой стадией станет Их практическое применение. Это долгая дорога, но я не стану скрывать того факта, что существует политическая возможность перехода прямо к четвертой стадии. Политическая идеология, состоящая в том, чтобы рассматривать развитие как то, что относится к людям, способна немедленно поставить себе на службу изобретательность сотен миллионов и направить их прямо к четвертой стадии. Некоторые страны в настоящий момент и вправду движутся прямо к четвертой стадии.
Но не мне говорить о политике. Если ныне все яснее приходит понимание того, что выбор техники имеет краеугольное значение, то как нам перейти от второй стадии к третьей, от чисто словесного признания проблемы к реальным действиям? Насколько мне известно, в настоящее время реальные действия систематически предпринимаются только одной организацией — Группой развития промежуточной техники (ГРПТ). Я не отрицаю, что какие-то действия предпринимаются и на коммерческой основе, но не систематически. ГРПТ ставит перед собой задачу изучения всех имеющихся выборов техники. Я приведу лишь один из многих примеров деятельности этой Группы, существующей целиком на частные средства. Возьмем литейное дело и деревообработку, ведь метал и дерево — основные используемые в промышленности виды сырья. Какие имеются альтернативы при выборе техники, если расположить их в порядке капиталоемкости от самых примитивных, когда рабочие используют простейшие орудия, до самых сложных? Мы показали это в так называемом «профиле отрасли». Профиль отрасли сопровождается руководством по эксплуатации техники каждого уровня, а также справочником, в котором указано, где можно найти нужное оборудование.
Единственное, за что можно критиковать эту деятельность, так это за то, что сделано слишком мало и слишком поздно. Мало хорошего в том, что в таком важнейшем деле приходится довольствоваться усилиями кучки энтузиастов, работающих на общественных началах. Этим должны заниматься дюжины солидных, хорошо обеспеченных организаций по всему миру.
Задача столь велика, что даже если бы действия этих организаций отчасти дублировались, это не имело бы значения. Так или иначе я буду надеяться, что в Индии начнется работа действительно значительных масштабов, и мне приятно видеть, что некоторые начинания уже сделаны.
Теперь я перехожу к четвертому фактору, а именно к рынкам. Здесь, конечно, имеется более чем весомая проблема, потому что бедность означает, что рынки малы, а у населения почти нет свободных денежных ресурсов. Все денежные ресурсы, так сказать, уже заняты, и если я начну новое производство, скажем, сандалий или ботинок, на бедной территории, то, когда я сделаю эти ботинки, у моих соседей по несчастью не найдется денег, чтобы их купить. Иногда проще начать производство, чем найти рынок, и тогда мы, конечно, очень быстро поддаемся совету производить на экспорт, ведь экспорт идет главным образом в богатые страны, денежные ресурсы которых огромны. Но разве можно надеяться оказаться конкурентоспособным на мировом рынке, когда начинаешь в простой сельской местности?
Насколько я могу видеть, есть две причины для такой непомерной увлеченности экспортом. Одна из них — действительная, другая — не очень. Сначала скажу о второй. Это настоящий пережиток экономического мышления времен колониализма. Разумеется, колониальная держава вторгалась на ту или иную территорию не потому, что ее как-то особенно интересовало местное население, а чтобы получить доступ к ресурсам, нужным для ее собственной промышленности. В Танзанию вторгались ради сизаля, в Замбию — ради меди и т.д. Кое-куда — в целях торговли. Мышление было целиком сформировано этими интересами.
«Развитие» означало улучшение сырьевого или продовольственного снабжения либо более выгодную торговлю. Колониальную державу интересовали снабжение и нажива, а не туземное развитие, а значит, ее интересовал в первую очередь экспорт колонии, а не ее внутренний рынок. Это мировоззрение устоялось до такой степени, что даже в докладе Пирсона расширение экспорта рассматривается как главный критерий успеха развивающихся стран. Но, разумеется, люди живут не экспортом, и для них бесконечно важнее то, что они производят для себя и друг для друга, чем то, что они производят для иностранцев.
Однако другое соображение имеет под собой больше реальных оснований. Производя на экспорт в богатую страну, я могу принимать наличие денежных ресурсов как должное, ведь мое собственное маленькое производство — ничто по сравнению с тем, что там уже существует. Но если я начинаю новое производство в бедной стране, для моих товаров может не найтись местного рынка сбыта, если только мне не удастся сделать так, чтобы на них тратили денежные ресурсы, которые прежде шли на какой-то другой товар. Нужно было бы начать дюжину разных производств одновременно: тогда каждому из 12 производителей рынок сбыта обеспечили бы остальные 11. У населения появились бы дополнительные денежные ресурсы, которые поглотили бы дополнительный выпуск. Но начать сразу множество предприятий чрезвычайно трудно. Поэтому привычным рецептом надлежащего развития остается производство на экспорт. Крайне ограничен не только возможный масштаб такого производства, но и его влияние на уровень занятости. Обычно, чтобы конкурировать на мировом рынке, необходимо привлечь в высшей степени капиталоемкую и трудосберегающую технику богатых стран. В любом случае эффект мультипликатора отсутствует: мои товары продаются за иностранную валюту, которая затем тратится на импортные товары (или на выплату долга), на чем все и кончается.
Необходимость начать множество взаимодополняющих производственных предприятий одновременно — очень суровое препятствие на пути развития, но его можно уменьшить, простимулировав экономику посредством общественных работ. Достоинства программ массовых общественных работ в деле создания рабочих мест превозносились не раз. В этом отношении я хотел бы высказать лишь одно соображение: если вы можете увеличить денежные ресурсы сельского сообщества посредством финансируемой извне программы общественных работ, позаботьтесь о том, чтобы получить как можно больше от «эффекта мультипликатора».
Люди, нанятые на общественные работы, захотят потратить свою зарплату на всевозможные товары, то есть потребительские блага. Если эти товары будут местного производства, то новые денежные ресурсы, появившиеся благодаря программе общественных работ, не уйдут прочь, но продолжат циркулировать на местном рынке, и общее влияние на уровень занятости будет поразительным.
Общественные работы очень желательны и могут принести много добра, но если их не поддержать местным производством дополнительных товаров, которые можно купить на зарплату, то дополнительные денежные ресурсы пойдут на импортные товары, и страна может столкнуться с серьезными трудностями с иностранной валютой. И все-таки неверно на основании этого трюизма делать вывод, что для развития особенно важен экспорт. В конце концов, человечество как целое ничего не экспортирует. Наше развитие вовсе не началось с получения зарубежной валюты Марса или Луны. Человечество — это замкнутое общество. Индия достаточно велика, чтобы быть замкнутым обществом в том же самом смысле — обществом, где трудоспособные люди работают и производят то, что им нужно.
Все это может показаться очень сложным, и в некотором смысле это действительно очень сложно, если делается за людей, вместо того, чтобы делаться самими людьми. Но подумаем о том, что развитие и занятость — это самые естественные вещи на свете. Они возникают в жизни любого здорового человека. Настает момент, когда он просто принимается за работу. В каком-то смысле, сейчас сделать это намного проще, чем когда-либо в истории человечества. Почему? Потому что накоплено гораздо больше знаний. Гораздо лучше налажены коммуникации. Вы можете перехватить все эти знания (именно с этой целью собрана Группа по развитию Индии). Так давайте же не будем морочить себе голову трудностями, а вновь прислушаемся к здравому смыслу, гласящему, что работа — самое естественное, что есть на свете. Важно, только, чтобы препятствием для нее не становились излишние умствования. У нас постоянно появляются всякие умные идеи, как оптимизировать что-то, чего еще даже не существует. Я считаю, дурак, говорящий «что-то — это лучше, чем ничего», намного смышленее, чем умник, который не притронется ни к чему, что не доведено до оптимального состояния. Что нас останавливает? Теории, планирование. В Плановой комиссии я наткнулся на специалистов, внушивших себе, что даже 15 лет не хватит для трудоустройства всех жителей Индии, готовых работать. Когда говорят, что для этого недостаточно 15 месяцев, я готов с этим согласиться, потому что, для того чтобы всех охватить, нужно время. Но выкидывать белый флаг, признавая свою неспособность сделать элементарнейшую вещь за 15 лет, — это просто какая-то умственная деградация. Что за рассуждения привели их к этому? О, это были очень умные рассуждения, блистательное формальное моделирование. Оказалось, чтобы дать человеку работу, нужно в среднем так много электричества, так много цемента и так много стали! Это абсурд. Хочу напомнить, что 100 лет назад ни электричества, ни цемента, ни стали даже не существовало ни в каких значительных количествах. (Хочу напомнить, что Тадж-Махал, так же как и все соборы Европы, строили без электричества, цемента и стали. Это какая-то навязчивая идея, что вообще ничего нельзя сделать, пока отсутствует вышеперечисленное. С этой идеей нужно бороться.) Опять же, вы можете сказать, что это не экономическая проблема, а в основном политическая. Это проблема сострадания к простым людям во всем мире. И проблема не в том, чтобы мобилизовать простых людей, а в том, чтобы добиться своего рода добровольной мобилизации людей образованных.
Вот еще один пример: теоретики и плановики говорят нам, что количество людей, которым мы можем дать работу, зависит от размера нашего капитала. Как будто нельзя дать людям работу по производству капитала. Нам говорят, что нет никакого выбора техники — как будто производство началось в 1971 году. Нам говорят, что использовать какие-либо методы, кроме самых последних, экономически нецелесообразно, — как будто есть что-то экономически более нецелесообразное, чем держать людей в полном бездействии. Нам говорят, что необходимо «устранить человеческий фактор».
Нет большего лишения, чем не иметь возможности заботиться о себе самом и добывать средства к существованию. Нет никакого конфликта между ростом и занятостью. Даже такого конфликта, как между настоящим и будущим. Придется придумать совершенно абсурдный пример, чтобы продемонстрировать, что, давая людям возможность работать, вы провоцируете конфликт настоящего с будущим. Ни одна развитая страна не смогла бы развиться, не давая людям возможности работать.
С одной стороны, вполне справедливо утверждение, что все это сложные вещи; с другой — не будем упускать из виду тот факт, что мы говорим о самых элементарных человеческих потребностях, и все эти выспренные и очень сложные рассуждения не должны удерживать нас от того, чтобы делать самые элементарные и понятные вещи.
Теперь, рискуя быть непонятым, я приведу простейший пример самопомощи, какой только возможен. Господь Бог не обделил наследством никого из своих детей. Что касается Индии, он дал ей разнообразные деревья, которым нет равных во всем мире. Здесь есть деревья почти для всех человеческих нужд. Одним из величайших учителей Индии был Будда, который включил в свое учение предписание для каждого доброго буддиста хотя бы раз в пять лет сажать дерево и смотреть, чтобы оно прижилось. Пока это предписание соблюдали, вся обширная территория Индии была покрыта не знающими пыли деревьями, изобиловала водой, тенью, пищей и сырьем. Только представьте, что вам удалось бы заложить идеологию, согласно которой каждый здоровый индус, будь то мужчина, женщина или ребенок, имел бы крошечную обязанность — раз в год сажать дерево и смотреть, чтобы оно прижилось.
Итак, за пятилетний период вы получили бы 2 миллиарда растущих деревьев. Любой может подсчитать на клочке бумаги, что экономическая ценность такого предприятия, если провести его с умом, была бы столь велика, что ничего подобного не обещал ни один из индийских пятилетних планов. Чтобы сделать это, не понадобилось бы ни пенни иностранной помощи, не пришлось бы иметь дело ни с проблемой сбережений, ни с проблемой инвестиций. В результате появилось бы продовольствие, волокно, строительные материалы, тень, вода, — почти все, что действительно нужно человеку.
Это лишь размышление, а не окончательное решение колоссальных индийских проблем. Но мне хотелось бы спросить: что это за образование, если оно мешает нам думать о вещах, которые можно сделать немедленно? Что заставляет нас думать, что прежде, чем мы сможем сделать хоть что-то, нам нужны электричество, цемент и сталь? По-настоящему полезные вещи нельзя сделать централизованно — их могут сделать только сами люди. Если мы восстановим понимание того, что для любого человека на этом свете нет ничего естественнее, чем созидать и производить своими руками, и что дать людям такую возможность — задача, вполне посильная для человеческого ума, тогда, полагаю, мы распрощаемся с проблемой безработицы и вскоре будем спрашивать себя, как же нам осилить всю ту работу, которую нужно сделать.
Автор: Шумахер Э.Ф.
